— З-з-зем-ля же… — сквозь зубы начал он, едва держась за округлый выступ пульта. Но падение уже замедлилось. Тарелка полого скользнула к приветливо мигавшим огням Грачевки, проплыла над прудом, перескочила через улицу и медленно опустилась на мокрую траву во дворе Пашкиного дома.

Пузырилась под дождем лужа. Тускло отсвечивали окна дома. Беззвучно шевелил листьями огромный тополь во дворе. Все было рядом — рукой подать. Если б рука эта не упиралась в прозрачную броню купола.

— Вулкана уволю, — сказал Пашка, глядя на будку, в которой, свернувшись калачом, спал пес. — Совсем мышей не ловит. Хозяин не в своей тарелке прикатил, а он, понимаешь, ни гу-гу.

Тихон молчал, обдумывая положение.

Как-то так сложилось в их отношениях, что принимать решение в трудных ситуациях было делом Тихона. Внешне неторопливый, даже производящий впечатление тугодума, он неизменно оказывался прав в ситуациях, допускавших выбор. Бессменный судья всех спортивных соревнований, диспетчер в драке, умеющий видеть сразу за всех. Причем драк, в отличие от Пашки, он не выносил. Считал последним делом решать проблемы «вручную». «Надежный», — однажды охарактеризовал его любитель психологических портретов Левка. «А я? Я — какой?» — поинтересовался тогда Павел. «Ты у нас, Паша, парень на „два О“», — сказал с усмешкой Лев. «Как это?» — опешил Пашка. «Обидчив, но Отходчив», — пояснил Левка.

— Купол впустил? — неожиданно спросил Тихон.

— Кого? — испугался Пашка.

— Нас с тобой.

— Ну… — почувствовал подвох Павел.

— Выпускал?

— Выпускал… — неуверенно согласился Пашка.

— Это я к тому, что если бы им надо было нас того… то они бы сразу это сделали.

— Правильно! — обрадовался Пашка.

— А что ты сделал, после чего он нас выпускать перестал?

— Чего я такого сделал? — возмутился Павел.

— Глобус! Все началось с глобуса! Навалился и давай оси гнуть…

— Да где оси? Какие оси? Нету у него…

Пашка оказался около пульта.

— Стоп! — рявкнул Тихон. — Убери лапы.

Пашка обреченно махнул рукой и отодвинулся.

Тихон стал осторожно покручивать глобус.

— Это не глобус, — заключил он.

— Правильно! — с готовностью поддержал его Павел. — Не глобус. Нет, нет… Дурак поймет, что не глобус это, — изощрялся он. — Не похоже даже.

Тихон молча ждал, пока утихнет оскорбленное Пашкино самолюбие.

— Это… материализованное изображение нашей Земли.

— Сам придумал? — не глядя на Тихона, поинтересовался Пашка.

— В инструкции к летающим тарелкам прочитал, — съязвил Тихон. — Смотри, одна половина его темнее другой.

— Ну.

— Граница света ползет.

— Что-о? — не выдержал Пашка и уставился на шар.

— Раньше она не тут была, — отодвинул его плечом Тихон. — К тому же какой резон облака на глобусе рисовать? Вот, видал… циклон. Кстати, ты не помнишь, как повернут был глобус, когда мы сюда забрались? Вернуть бы его в то же положение.

Но Пашка уже ничего не слышал. Он глядел на две клавиши, расположенные неподалеку от глобуса, и сам себе удивлялся: как это он не попробовал нажать на одну из них, на левую, которая, это точно знал Пашка, могла освободить их из плена? Надо было нажать на нее еще там, в воздухе, над Таранькиной Гарью. Но тогда словно мешало что-то взять и нажать. Теперь же это стало необходимостью.

Ярчайшая вспышка света заставила Тихона пригнуться. Он ожидал боли, грохота и еще невесть чего. Но был только свет.

Тихон открыл глаза.

Тарелка висела над пустыней.

— Привет, — дружелюбно сказал Пашка и на всякий случай отодвинулся. Пустыня никак не входила в его планы.

«Тоже мне… марсиане… — с обидой подумал он, — …нажми, нажми»… — и поежился под взглядом друга.

Тихон, так и не решив, что ему следовало сделать с Пашкой, осмотрелся. Насколько глаз хватало, кругом простирался песок. Ни кустика, ни деревца, ни даже маломальского миража не было поблизости. Только песок, покрытый мелкой рябью волн. Высоту определить было трудно. Не было ориентиров. Тихон приподнялся на коленях и тут же испуганно сел. Рука, протянутая к куполу, не нашла привычной уже опоры. Пашка, перехватив взгляд Тихона, с гордо-независимым видом принялся смотреть по сторонам. Его поведение свидетельствовало о том, что он, конечно же, с самого начала знал, что купол снова стал проницаем, и такие вот леденящие взгляды друзей, вроде того, которым одарил его Тихон, прощать не намерен.

Убедившись, что купол выпускает, Тихон улегся на пол и свесил голову за край тарелки. Рядом немедленно пристроился Пашка и плюнул в пустыню.

— Может, это сон такой, а, Тихон?

— Может… Коллективный сон. Слышь, Павел, — Тихон втянул голову под купол, — сядь сюда. Да, да… подальше.

Когда Пашка перебрался подальше от пульта, Тихон медленно опустил тарелку на песок.

— И попробуй только двинуться с места, — пригрозил он, выбираясь из тарелки.

Жар шел отовсюду. Песок был раскален, и воздух, едва заметно колышущийся, был сух и зноен. Пот почти сразу же проступил на лбу.

— Останься здесь без транспорта… — подумал Тихон и на всякий случай оглянулся на тарелку. Все было в порядке. Тарелка поблескивала куполом, а под ним, безучастный ко всему, лежал, закинув руки за голову, Пашка.

То, что с воздуха казалось мелкой рябью, оказалось крупными волнами. Идти по песку было трудно. Особенно трудно было подниматься на песчаные кручи. С виду они казались монолитными, а на самом деле состояли из мелкого, сыпучего песка, непрерывно ползущего под ногами. Тихон почти на четвереньках одолел бархан и стоял на вершине, истекая липким потом. Пустыня один на один казалась еще более величественной. Бесконечной чередой барханы уходили к горизонту и терялись из виду в дрожащих струях нагретого воздуха.

Тихоном овладело странное ощущение нереальности происходящего. Все это: и ночная гроза в Грачевке, и невероятная находка, а теперь еще и раскаленная печь пустыни — показалось ему каким-то фантастическим фильмом, невольным персонажем которого он стал. Казалось, стоит только выйти из зрительного зала или выключить телевизор, как все происходящее немедленно исчезнет.

— Ну, что? — раздалось совсем рядом.

В двух шагах от Тихона в воздухе висела тарелка. Пашка, наполовину срезанный куполом, лежал, опершись локтями на выступающее основание, и смотрел в ту же сторону, что и Тихон.

Тихон вытер пот со лба.

— Странное что-то получается, — сказал он. — Значит, дома выйти из-под купола нельзя, а тут, в пустыне, — пожалуйста…

— Разобрался я, — сказал, зевая, Пашка. — Все проще пареной репы. Залезай, домой поедем. Теперь и дома можно будет выйти.

Тихон забрался под купол и вздохнул облегченно; техника кондиционирования тарелки действовала безупречно.

— Вот, видишь, где мы? — Пашка ткнул пальцем в глобус. — Точка вот… видишь?

— Ты мне скажи, откуда она взялась? Не было ведь никаких точек?

— Знаю, что не было.

Пашку разморило на солнышке. Он зевал и клевал носом.

— Так откуда?

— Заказал я. Понимаешь, заказал… Она так может, — поведя рукой, пояснил Павел.

— Ерунду говорит какую-то…

— Чего ты… — сонно сопротивлялся Пашка. — Ерунду, сразу. Я и клавиши заказал. Эта вверх, думаю, тогда эта — вниз, думаю.

— А в лоб какая будет, ты не думаешь? — взъярился Тихон. — Он, понимаешь, заказывает и молчит!

— Да не знал я… Не знал! Думаю, ну как мы определяться будем? Хоть бы точка, там, где мы… А она — раз и появилась. И про клавиши сразу понял.

Пашка принялся вращать глобус.

— Что-то тут речек много, Тихон… Которая наша? Поставить надо хоть приблизительно.

Точка плясала где-то в верховьях Лены.

— Уйди, троглодит!

Тихон, полагаясь на чутье, повращал глобус, подведя под точку то место, где должен был находиться Сосновск.

— Давай… — отстраняясь от пульта, сказал он. — Раз ты такой любимец у марсиан.

Ускорение, в который раз за сегодняшний день, навалилось на плечи ребят, и пустыня оказалась далеко внизу.